— Лола никогда не бросит любимого мужа, будь он хоть трижды калекой! — возмутилась Стейси.
— Может быть, — неожиданно миролюбиво сказал Дэвид. — Однако проверять мне не хочется. И не хочется не узнавать собственный дом. Надеюсь, с этим все ясно?
— Да, — буркнула Стейси.
— Завтрак в духовке, разогрей. Я на веранде, и попрошу меня не беспокоить.
— Хорошо.
Она обиделась, и сильно. Вовсе она не собиралась делать кардинальных перемен, но разве объяснишь этому сухарю?! Он только и умеет, что свои цифры считать. Кипя от негодования, Стейси прошла на кухню, разогрела завтрак, съела без аппетита и вернулась к своим — теперь уже своим — коробкам. Ну и что прикажете делать? Не оставлять же задуманное на половине, так не поступают.
Она отправилась в гостиную и скептически оглядела результаты своей вчерашней работы. Тут подправить, тут добавить… Неплохо.
День покатился своим чередом. Только вот Дэвида словно подменили. Стейси не понимала, то ли он так сильно обиделся на нее за самоуправство, то ли у него просто было плохое настроение.
Утром в понедельник, проснувшись, Стейси ощутила такую тоску, какой давно не чувствовала.
Сегодня все решится. Сегодня она сядет в самолет (кстати, неплохо бы позвонить и заказать два билета) и отправится в Чикаго вместе с женихом сестры, чтобы устраивать свадьбу, весело улыбаться и стоять неподалеку у алтаря, когда Дэвид заберет у Лолы ее радостное «да». При мысли о том, как это будет, Стейси испытывала не душевный подъем, как раньше, и не счастье за Лолу, а только боль. Стоило представить накрытый свадебный стол, строгий костюм жениха и одобрительные взгляды гостей, как волком выть хотелось.
Поэтому встала Стейси не сразу, чтобы потянуть время и не столкнуться с Дэвидом внизу. Он еще вчера буркнул, что уедет достаточно рано и вернется ближе к вечеру, когда «кое-что прояснится». Стейси и ждала, и страшилась этого момента. Это ведь будет как черта, подведенная под прошедшей неделей, так сильно все изменившей. Жирная черта. И точка.
Она услышала, как хлопнула входная дверь, как заурчал на улице мотор машины. Дэвид уехал. Пришлось встать.
За уик-энд Стейси почти не видела его. Он оба дня просидел на веранде, копошась там в своих бумагах, словно мышь, и выбираясь лишь к завтраку, обеду и ужину. Да и во время трапез не вел разговоров. Дэвид стал относиться к Стейси приблизительно как в первый день с той лишь разницей, что обычного для него дружелюбия поубавилось. Что-то изменилось, и Стейси не могла понять, что именно. Не мог же он смертельно на нее обидеться? Кто поймет мужчин.
День тянулся и тянулся, словно расплавившаяся на солнце жевательная резинка. Ближе к обеду Стейси выглянула в сад и с радостью увидела в соседнем дворике Розмари.
— Привет! — Стейси помахала ей рукой.
— Добрый день! — засияла пожилая женщина. — Вы еще здесь? Я не видела вас и думала, что вы уже вернулись домой!
— Я улетаю или сегодня поздно вечером, или завтра, — сообщила Стейси.
— Тогда вам непременно нужно сейчас заглянуть ко мне!
— Я тут убираюсь… — Стейси нерешительно покосилась себе за спину.
— С вашей уборкой ничего не произойдет за час. Снимайте передник, заприте дом и идите сюда. Вот тут есть калитка, я сейчас ее открою…
Спустя несколько минут Стейси сидела на невысоком стуле на кухне у Розмари, с любопытством оглядывалась по сторонам и пила обжигающий, но невероятно вкусный травяной чай. Пахло свежей выпечкой, радио наигрывало незамысловатую мелодию, легкий ветерок, влетавший в окно, шевелил белые занавески… Идиллия. Уют. И все-таки здесь отчетливо чего-то не хватало. Вернее, кого-то.
У Розмари было множество фотографий. И на подавляющем большинстве из них — два улыбающихся лица: сама Розмари и полноватый усатый человек с добродушным лицом, похожий на отставного военного. Множество снимков — и везде Розмари и ее муж обнимаются, смеются или просто сидят, склонив головы друг к другу. Пара на фоне моря, у дома на фоне цветущих яблонь или вишен — Стейси не могла издалека определить, — у машины, в кафе с бокалами в руках… И на каждой фотографии — счастье. Брызжущее, сияющее, переливающееся всеми красками мира, настоящее счастье.
— Вы его очень любили, — вырвалось у Стейси.
Розмари, вынимавшая булочки из мини-печи, вздрогнула и едва не уронила поднос, но тут же справилась с собой.
— Да, — согласилась она, выкладывая булочки на широкое глиняное блюдо с растительным орнаментом. — Крис — это лучшее, что случилось со мной в жизни. И я не жалею, что подарила ему всю жизнь, не жалею ни об одной минуте, проведенной с ним рядом. Только жаль, что этих минут было так мало…
— Сколько вы прожили вместе? — осторожно спросила Стейси.
— Тридцать семь лет. Мы поженились, едва нам исполнилось восемнадцать. Учились в одном классе, знали друг друга сколько себя помнили. И он всегда говорил, что я самая красивая девочка в школе. — Розмари улыбнулась воспоминаниям и поставила блюдо на стол, а сама села напротив Стейси, подперев сухоньким кулачком подбородок. — Сделал мне предложение, когда мы были в третьем классе. Я тогда сказала, что нужно подождать, а Крис твердо заявил, что подождет сколько нужно. — Взор ее затуманился. — Мы поженились, но, к сожалению, я не могу иметь детей. Мы могли бы усыновить ребенка, но вот как-то не сложилось. Был период, когда я долго болела, врачи думали, что не выкарабкаюсь… — Розмари вздохнула. — Крис тогда от меня не отходил. Я всегда думала, что из-за слабого здоровья уйду на небеса первой. А видите, как вышло, Стейси…